
!Моя библиотека!
romagarant
- 752 книги

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
В настоящем издании вниманию читателей представлены не столь широко известные, как его большая проза, автобиографические повести Виктора Петровича Астафьева — мастера советской литературы, к чьей судьбе и наследию у меня особое отношение. Жизнь у него была не из простых: безумно тоскуя по своей ласковой матери, утонувшей во время поездки к осуждённому «за вредительство» мужу, вместе со своим альтер эго Илькой — лирическим героем «Перевала» — от беспутного отца и своенравной мачехи бежит он в артель сплавщиков леса, вместе с которыми переживает не одно опасное приключение, твёрдо решив во что бы то ни стало добраться до любящей и понимающей его бабушки.
В «Звездопаде», после тяжёлой контузии, ему доведётся пережить трогательную, но трагичную историю любви в серых госпитальных стенах, чудом уцелевших среди руин разрушенного города, а в центральной повести «Где-то гремит война» — навестить овдовевшую тётку, саму не свою от горя и отчаяния, чтобы выяснить, что на самом деле муженёк её жив-здоров: прислав жене поддельную похоронку, он удобно пристроился шофёром у важного генерала и завёл себе новую семью, но возмездие за столь подлое предательство настигнет и его…
Столь же автобиографичны и до слёз ностальгичны по ушедшему детству и родным людям «Последний поклон» и «Ода русскому огороду». В ряду этих повестей выделяется «Стародуб» — мрачная, завораживающая история из жизни сибирских старообрядцев, — о суровом, но справедливом законе тайги, жестоко карающей алчного человека, возомнившего себя хозяином лесных сокровищ. Как и прочитанный несколько лет назад роман «Прокляты и убиты», данный сборник оставил по себе сильные эмоции и глубокие впечатления. С творчеством Виктора Петровича, конечно же, не прощаюсь: ждёт своего часа на книжных полках астафьевская «Царь-рыба» и его биография в серии «ЖЗЛ», написанная журналистом Юрием Ростовцевым.

Решил пройти вдоль творчества Виктора Астафьева и потому взялся за перечитывание некоторых его произведений. Тем более, что с предыдущего прочтения времени прошло уже немало и многое успело подзабыться-подвыветриться.
Насколько можно понять из контекста, это зима 1941-42 гг (в одном из разговоров упоминается о том, что наши под Москвой дали немцам прикурить каким-то огнём — надо полагать, «катюша» имелась ввиду). Холодная и голодная первая военная зима. А сибирская зима и того паче редко бывает «тёплой». И молодой семнадцатилетний паренёк-ФЗОшник отправляется по зову своей тётки в родную деревню. Путь неблизкий для пешего паренька, часть дороги проходит едва ли не по бездорожью, а тут ещё запуржило-заметелило — не пропасть бы ненароком, а то ведь пальтишко на «рыбьем меху» да ботиночки не слишком пригодны для сибирской зимы.
И вот по ходу своего студёного пути паренёк вспоминает разные разности из своей пока что ещё немудрёной жизни, симпатии и ФЗОшное бытие. Эти мелкие детали пацанской полуказарменной жизни много о чём говорят читателю из наших поздних времён, а когда повествование переходит в другие, уже не путевые встречи и разговоры, в домашние семейные беды и хлопоты, то и вовсе начинаешь чувствовать себя сидящим за одним столом с нашим героем и его племяшками, слушающим нехитрый горестный рассказ тётки Августы, а потом идущим на вынужденную охоту со стареньким ружьишком и вымещающим всю злобу на обстоятельства на старом диком козле…
А где-то далеко-далеко гремит война, и люди убивают друг друга, и нашему пареньку вскорости предстоит отправиться туда, в эту гремящую кутерьму смертоубийства…
Повесть слушал в исполнении Дмитрия Назарова (да-да, того самого) — отличная начитка и великолепно дополненный разными мелодиями и шумами звукоряд, и возникает такое мощное ощущение русскости и своей причастности к этой русскости, что понимаешь, что только такой мастер русского слова как Виктор Астафьев и мог написать книги такой проникновенности и силы воздействия. И не понимаешь, как после чтения таких книг можно перестать быть русским — как это сделали некоторые… Но это уже совсем другая, непростая и болезненная тема...

В. Астафьев "Где-то гремит война".
Читать-не перечитать каждому "Последний поклон" Виктора Астафьева. Рассказы, повести, создающие эту грандиозную эпопею, вечны по темам: нравственность, добро и зло, война и люди, их судьбы, природа...
"Я всегда думал, что война-это бой, стрельба, рукопашная, там, где-то далеко-далеко. А она вон как-везде и всюду, по всей земле, всех в борьбу, как в водоворот, ко всякому свои обликом...",- а оказалось...Глазами подростка, раз-и кинутому в годы войны туда, где её нет (ФЗО, деревня), но за пределами идёт.
Не просто война, а та, когда "скорбь какая-то невыносимая-нет мужиков, стало быть, и лошадей нету, не звенят пилы, не стучат колуны по дворам, не слышно весёлых привычных материков, но дымятся трубы, село живёт наперекор лихому времени".
Герой честен перед всем миром- это же воспоминание. Говорит о том, что зримо легло в душу в те страшные годы. "Я не хочу умирать. Мне 17 лет. Только ещё 17. Я ещё не окончил фэзэо, ещё никакой пользы людям не сделал, той пользы, ради которой родила меня мать и растили меня, сироту, люди, отрывая от себя последний кусок хлеба. Я и любил-то всего ещё одну девчонку в третьем классе, и не успел ей сказать о своей любви". В 17 лет не каждый без войны будет думать о пользе Родине. А во время лихолетья вмиг задумаешься об этом. Только тут и понимаешь, как коротка человеческая жизнь. Герой по письмам с фронта, из газет понимает: смерть-то близка. Дети мгновенно становятся взрослыми.
"Мне ещё нужно выбраться отсюда, побывать на фронте, и тогда уж я точнее смогу ответить на вопрос, что такое хорошо и что такое плохо",- не слова ребёнка, а уже молодого мужчины, понявшего, что в стороне от военных действий находиться невозможно. В сознании героя нет слов о трусости, будто это понятие не существует.
Став учащимся ФЗО, он попал "...в группу самых могутных парней и не допустили в неё девчонок". В ускоренном порядке все парни учили и учили "правила технической эксплуатации, железнодорожной сигнализации, грузоподъемность вагонов, паровозов и т.п", чтобы встать вместо тех железнодорожников, кого забрали на фронт. Поезда в годы Великой Отечественной войны стали спасением для миллионов людей.
Эвакуированные, сплошные эвакуированные кругом- образ войны. "Втиснутые в далёкий сибирский город,...сбитые с нормальной жизненной колеи, нервные, напуганные, полураздетые, стиснув зубы, преодолевают военную напасть, ставят заводы, куют, точат, пилят, водят составы...". На станции "буфет брали штурмом", чтобы наесться галушек. Они-то-одно название: "Круто посоленное клейкое варево из ржаной муки выпивалось через край, и дно глиняных мисок вылизывалось языками до блеска".
Выделялись "работники пищеблока". Их лица "хранили спесь и надменность". "Так чёрен, будто дёготь". У тётки Августы герой достал "чугунок с похлёбкой, забеленной молоком",- Астафьев одним словом показал, что с начала войны еды не хватает.
Как исстрадались люди, намаялись! Мгновенно оказались в нечеловеческих ранее условиях. Их жизнью-то не назовёшь. "Ах, пальто ты, пальто! В вагоне, может, и хорошо в тебе, но здесь не шибко. Велико ты мне, и поддувает всюду. Колом стоишь, деревянное сделалось". "...штаны тонки. Варежки коротки. Шапка мала". Астафьев вспоминает постановления: бойцы с фронта не имели права упомянуть места локации, даже намёка делать. Но Санька, друг детства, догадался, как семье передать, где находится: "О местности, где я нахожусь, написать не могу, хотя вы просите, потому что военная тайна. А чем тятя бадоги колет?"-говорит. Помогли дяде Левонтию, отцу Саньки, объяснили, что Клин зашифровал Санька в послании.
Нет подробнейших картин жизни в деревнях без мужских рук. Достаточно понять ужас происходящего через слова, жесты Августы да фраз героя, проникнутых состраданием ко всем женщинам: "..на женскую долю падут такие тяжести, какие только нашим русским бабам и посильны". Встали за плуг, рубили лес, таскали брёвна, а ещё ухаживали за скотом, оберегая его от падежа. При этом надо было оставаться хозяйкой в доме: растить детей, свой огород, готовить еду, ухаживать за стариками и младенцами... Измаялись женщины, исстрадались. Бабушка Катерина Петровна, чтобы хоть как-то добыть еду, ходила к своим же "выглядывать куски за чьим-то столом".
Августа, тётка героя, из тех баб, что осталась одна с детьми, когда муж воюет. Вызвала племянника из ФЗО, чтобы "выреветься, напричитаться". Он, 17-летний парень, понимает это, поэтому слушает её, "терпит и ждёт", давая ей время. Криком исходит женщина от накопленных бед, усталости. Узнав, что мужа, "Тимофея Грамова не убили на войне, он подделал похоронную, спрятался от семьи, предал её", всю ярость на него выпустит после.
Читая, вспоминала великую тетралогию Фёдора Абрамова "Пряслины". Он, Астафьев, Распутин и ряд других авторов достоверно описали нечеловеческую жизнь русской деревни в период войны. Мудрейше Виктор Астафьев озаглавил повесть "Где-то гремит война". Нет залпов, бомбёжек, ранений в деревнях, но есть пот и боль женщин, детей, вставших за плуг, голод и смерти. А ещё есть понимание, что без труда деревенских жителей страна не выстоит. Бабы, старики и дети кормят огромную страну, дают лес. Что давало им силы? Вера в победу, в свой великий советский народ. Страх? Как у всех...
Не понаслышке зная жизнь в деревне, Астафьев создаёт произведение, которые словесно "окунают" в жизнь там: диалогизмы, просторечия- язык работает на это. Августа "совсем усохшая", герой в пути "весь познобился". Августа "задрёмывала" вместе с дочкой. Часто слова будто круглые, добрые, но такие непривычные: "заголила пухлую заднюшку", "Затопотили по шатким половицам". Бабушки нет дома, а увидела бы внука, "приохалась бы". Усечённые слова в деревнях не редки: "В глуби горницы...". Слова часто непонятны, лишь словари помогут с лексическим значением: "убрала пайку в посудник". "Беда ведь в одиночку не ходит. Одну не успеешь впустить, другая в ставни буцкает...", "Либо голова в кустах, либо грудь в крестах",-пестрит речь жителей пословицами.
Вырванная история героя из событий войны вызывает желание читать, узнавать дальше о стойкости русской деревни в те страшные годы.
Спасибо, что читаете.
#мысли #пишу #мюсли #литература #слово

Катенька устало поглядела на меня, а тётя Люба, мягкая, угодливая душа, попыталась за неё улыбнуться, дескать, помним, помним...

Если у человека нет матери,нет отца,но есть родина-он ещё не сирота.(...)Все проходит:любовь,сожаление о ней,горечь утрат,даже боль от ран проходит,но никогда-никогда не проходит и не гаснет тоска по родине.