Про композитора Эдуарда Артемьева рассказывают настоящие легенды. Впрочем, как и про многих композиторов. Одна - якобы он сочинял музыку, прислушиваясь к шуму автомашин и лязгу строительной техники. Другая - будто бы однажды он нарисовал на нотном листе что-то похожее на кардиограмму и объяснил музыкантам: "это горы… просто смотрите, думайте о горах и играйте что угодно…" Красиво, не правда ли?
История Эдуарда Артемьева такая же странная и "двуликая", как история электронной музыки в Советском Союзе. С одной стороны - первый в мире фотоэлектронный синтезатор, фактически объединивший творчество композитора и художника, вдохновенные разговоры о том, что подобная музыка созвучна новой эре космических полетов как никакая другая, и даже способна вывести композиторское искусство из кризиса, от которого его не спасла и додекафония. С другой - частые сомнения и запреты. Точно так же и Артемьев - дерзкий искатель, буквально опьяненный невероятными возможностями и готовый пойти на все, ради их осуществления. Но вот Янус поворачивается - и мы видим, что вчерашний новатор готовит шлягер для Валерия Леонтьева, сочиняет музыку к "Сибирскому Цирюльнику". Монументальную, как и сам фильм, великолепно оркестрованную, прекрасно доказывающую профессионализм автора. И вместе с тем…
"Музыка "Сибирского Цирюльника" обладает рядом особенностей… Это одна из самых масштабных кинопартитур Эдуарда Артемьева, в которой вслед за "Одиссеем" воспроизведена специфическая голливудская модель построения музыкальной драматургии. На протяжении всего фильма композитор… выдерживает общепринятую в американском кинематографе установку на комментирование кадра музыкой…" Отметим, что в далеких североамериканских штатах давно разрешен вопрос, мучивший Шнитке и Шостаковича - там существует два вида профессиональной композиторской подготовки. Один - для тех, кто хочет писать "настоящую" музыку. Другой же - исключительно для авторов многокилометровых звуковых дорожек.
В книге доктора искусствоведения Татьяны Егоровой - первой (даже не верится!) большой и "настоящей" книге об Эдуарде Артемьеве - есть весьма загадочные строки, посвященные одной фотографии совсем юного тогда еще композитора:
"Среди фотографий тех времен сохранился снимок, на котором лицо ребенка оказалось как бы разделенным на две половины. Одна из них получилась ярко освещенной, другая - погруженной в темноту, что придало изображению некий мистический эффект, поражавший загадочностью и странной раздвоенностью…"Но это, конечно, не о той "раздвоенности" Эдуарда Николаевича, о которой мы говорили выше. Все гораздо невиннее. Дело, оказывается, в
"детской чистоте" и
"открытости", сопряженными с
"погруженностью в сокровенные мысли".
Межу тем, сама книга тоже несколько озадачивает, поскольку это биография "пионера советской электроники", смелого экспериментатора, и, одновременно, биография "мэтра", с перечислением званий, наград, панегириками и прочими вытекающими последствиями. Хотя не все эти последствия пахнут бронзой и мрамором с одинаковой силой. Именно в биографии "мэтра" можно найти детальный (если не дотошный) разбор его произведений. В том числе и тех самых - новаторских опусов, полных экспериментов и поисков эстетики нового звучания, которые сам автор бескомпромиссно обозначил
"герметически замкнутыми лабораторными опытами". Менее "лабораторными" оказались поздние "Семь врат в Сатори", "Ода доброму вестнику" и внушительный проект, "выраставший" на протяжении двадцати лет - опера "Преступление и наказание".
Поворотный момент в судьбе героя книги - обращение к киномузыке. Это уже просто тотальный синтез, поскольку само кино - искусство синтетическое. И Артемьевым были найдены уникальные возможности развития этого синтеза. Пример - блистательный союз с Андреем Тарковским, в кинофильмах которого музыка действительно "живет" и мало похожа только лишь на "сопровождение". Неудивительно, что западные журналисты нашли лишь один дуэт, который, по их мнению, можно сравнить с тандемом "Тарковский - Артемьев". Дуэт этот - "Гринуэй - Найман". В общем, лестно, но Тарковский и Артемьев - это все-таки Тарковский и Артемьев.
Как мы знаем, сотрудничеством с Андреем Арсеньевичем поле "киноэкспериментов" не исчерпывалось, ведь на счету у Артемьева музыка более чем к двумстам картинам! Естественно, что другим известным союзам - "Артемьев - Михалков" и "Артемьев - Кончаловский" в книге уделено самое пристальное внимание.
По зрелому размышлению, только лишь "двумя лицами" нам никак не обойтись. Все-таки книга эта - о человеке, работавшего в нашей стране и за Клауса Шульца, и за Вангелиса, и за львиную долю западного арт-рока и "ориенталистов" от музыки... Причем работавшего на протяжении десятилетий. Безусловный подвиг. А уж сохранил ли маэстро свое собственное лицо - об этом судите сами.