Seeing Like a State: How Certain Schemes to Improve the Human Condition Have Failed

Compulsory ujamaa villages in Tanzania, collectivization in Russia, Le Corbusier’s urban planning theory realized in Brasilia, the Great Leap Forward in China, agricultural "modernization" in the Tropics―the twentieth century has been racked by grand utopian schemes that have inadvertently brought death and disruption to millions. Why do well-intentioned plans for improving the human condition go tragically awry? In this wide-ranging and original book, James C. Scott analyzes failed cases of ...

Жанры

Рейтинг LiveLib

4,3

38 оценок

5
71%
4
13%
3
8%
2
3%
1
5%

Ваша оценка

Прочитали 42Хотят прочитать 253

Рецензии

red_star8 октября 2018 г.
Любопытная многоплановая книга. Автор последовательно (иногда даже слишком методично) доносит до читателя, что вера в науку – это не сама наука, и благие побуждения часто приводят к катастрофическим результатам. А еще, что кроме краткосрочной перспективы есть и долгосрочная (не говоря уж о среднесрочной). Звучит это несколько банально, как очередной призыв к здравому смыслу, однако же автор имеет и что по делу сказать.
Итак, основная мысль автора (повторенная столько раз, что к концу книги несколько рябит в глазах) состоит в том, что государство последние пару сотен лет старательно вмешивается в жизнь своих граждан/подданных, сначала просто пытаясь понять и отрефлексировать их жизнь (чтобы иметь возможность собирать с них больше налогов), а потом приступая к переделке людей и условий их жизни под себя, с целью, опять же, упростить администрирование (хотя каждый раз подобные проекты прикрываются благими целями).
Мне откровенно понравилась композиция книги – Скотт начинает с рассказа о коммерческом лесе, который позволил легко предсказывать объем получаемой древесины, однако только в первом-втором поколении, потом монокультура привела к экологической деградации почв, и выработка резко снизилась. На основе этого печального, в целом, опыта Скотт строит модель (вернее, метафорическую отсылку), и почти каждый большой проект человечества оказывается на проверку чем-то таким же, иногда успешным (и то не всегда) на первом этапе и приводящим к проблемам на всех следующих.
Скотт пишет о внедрении фамилий, языковых реформах, градостроительных проектах барона Османа и Ле Корбюзье, упоминает Магнитку, подробно рассказывает о Бразилиа и менее подробно о Чадигархе. Для обозначения человеческих устремлений, попыток все сломать и сделать заново Скотт употребляет термин ‘high modernism’, который, если судить по англоязычной википедии, благодаря Скотту же устоялся, хотя и носит несколько пренебрежительный оттенок. Итак, высокий модернизм – это вера в науку и ее возможности, позволяющие перестроит жизнь людей без обращения к локальному опыту с позиции абсолютного знания. В такое определение укладываются мириады попыток сделать жизнь человечества лучше – от советского эксперимента до внедрения новых гибридов растений по всеми миру, от эфиопских обязательных деревень до введения фамилий в Италии Нового Времени.
В таком универсализме есть и плюсы, и очевидные минусы. В каком-то смысле Скотт просто рассказывает, как работает человеческая бюрократия, всегда и везде, просто ближе к нашему времени у нее прибавилось средств (но не понимания происходящего) и амбиций.
Интереснее всего для меня было то, что Скотт обобщает то, что Коткин в Магнитке считал советской особенностью – теневой сектор экономики, дополняющий плановую. Скотт вполне убедительно пишет, что так происходит везде – есть видимая часть, контролируемая государством, и есть невидимая, «гаражная», которая не контролируется, однако позволяет официальной экономике функционировать, смазывает ее шестеренки и тянет приводные ремни. И всегда государство пытается тень вывести на свет, создавая новую тень.
Заметим, что реформаторы всех мастей одинаковы по сути. Сопротивление людей вызывает желание углублять преобразования. Мы это проходили как в советском проекте, так и в «святые 90-е», с их шоковой терапией и «больше рынка».
Нельзя не заметить, с каким интересом и пиететом относится Скотт к Ленину. Несмотря на то, что он типичный высокий модернист для автора, он тщательно пытается отделить Ленина-политика от Ленина-теоретика. Ну и этот интерес к Коллонтай и Розе Люксембург – все это свидетельствует, что книга написана довольно давно, ибо для общего дискурса эти люди почти перестали существовать как публицисты, превратившись в пугала.
Далее автор, несмотря на множество оговорок, ударяется в превознесение локального знания, слепых многолетних экспериментов, в борьбу против чистой науки, не думающей о реальном мире. И тут испытываешь за него некоторую неловкость – очевидно, что он прав, что одномерные планы не будут работать, но других-то нет и не будет. Живой план будет вмещать в себя реальность, чего быть не может. Значит любой план – упрощение, значит чего-то не учтут. Но строить-то надо, кормить людей надо, лечить тоже надо.
Вся песнь о живых, насыщенных социальным взаимодействием районах, стихийно сложившихся, с разной застройкой – это все хорошо, это просто замечательно. Хипстерские кофейни, барбершопы и прочие прелести стихийности. Только вот жизнь маниловские мечты, как известно, давит. Стихийности в нашей стране – это не живые райончики против серой застройки, это дома без подключения к свету и теплу (или по временной схеме), отсутствие светофоров, поликлиник и детских садов и прочие прелести отсутствия плана. Тут, знаете, без государственных стандартов никак, пусть серых, прямолинейных и без кафешек.
Увы, так устроен свет. Автор очень понятно, жестко описывает к чему приводят благие намерения, но не намечает другого пути, только, простите, мямлит про цветущую сложность, низовые движения и т.д. Думаю, что единственный путь другой – пытаться смягчать последствия, понимая, что любой человеческий проект имеет встроенные проблемы, которые рано или поздно всплывут. Ну и не пытаться перестроить все сразу, делать маленькие шаги (хотя это пожелание тоже маниловщина).
Читать далее
49
3,5K
DeadHerzog2 июля 2018 г.
Гладко было на бумаге, или Утопия на марше
Джеймс Скотт, профессор политологии в Йеле, активно интересуется проектами переделки - народов, хозяйств (в первую очередь агрикультуры), городов, человеков, - запущенными центральными властями в Новое время и дальше. Скотт в один ряд ставит принудительное введение французского литературного языка, электрификацию всей страны и пустые улицы Бразилиа, указывая на их единый корень: желание упорядочить пространство и жизнь вокруг себя. Для него нет разницы между Лениным, Ле Корбюзье, Рузвельтом или Ратенау - всех их объединяет безжалостное планирование для высших целей, когда вроде бы все делается для людей, но желания самих людей при этом игнорируются. Тейлоризм, военная мобилизация, гигиена труда и всеобщее образование суть разные проявления одного и того же - высокого модернизма. Не обязательно быть тираном, но обязательно иметь ненаучную веру в науку и четкий, выверенный и эстетически безупречный план тотального переустройства: Кубичек, Неру и Ньерере немногим лучше Сталина или Мао, а разницы между капиталистическим, социалистическим и колониальным высоким модернизмом почти не просматривается.
Из-за того, что автор взялся за весь мир, а не за отдельную страну, тема стала откровенно неподъемной: Джеймс Скотт сам признает, что в какой-то момент осознал, что пирог-то не лезет, так что пришлось урезать объем и выкидывать множество интересных эпизодов (в результате несколько раз упоминается Долина Теннесси, но нигде не объясняется, что же это за проект был такой); с другой стороны, здесь и так всего много - от перестройки Парижа бароном Османом до внедрения адресной системы, от уничтожения Столыпиным общины до программы переселения в Эфиопии.
Автор сравнивает проекты земельных реформ с созданием научного лесоводства в Германии в XIX веке: после того, как лес избавили от муравьев, пауков, гнилых деревьев, подлеска, мха, насекомых и прочего, что "мешало" деревьям стать товаром, поначалу удалось добиться унификации, создать normalbaum и получить большой профит за первое поколение; а потом лес умер - почва истощилась, и выяснилось, что весь этот мусор и гниль крайне полезны. Также и с различными попытками упорядочить сельское хозяйство: попытки насадить бумажный идеал сверху оборачиваются провалом из-за конфликта с местными условиями и желания подогнать реальность под план.
Вообще Скотт часто противопоставляет центр и провинцию, указывая, что хотя часто местные особенности мешали торговле, объединению и развитию страны, он появились не на пустом месте и игнорирование их приводит к экологическим катастрофам и массовой гибели людей. (В одном месте он, например, показывает пальцем на США: успехи сельского хозяйства в Штатах, наложившись на глобальное доминирование страны во второй половине двадцатого века, привели к тому, что американский вариант стали копировать и экспортировать в развивающийся мир, что почти всегда приводило к провалам.) Кроме того, автор явно любит аналогии и употребляет их довольно часто: иногда удачно, иногда - не очень, какие-то сравнения действительно позволяют лучше понять его мысль (одно из лучших сравнений - с итальянской забастовкой: как только рабочие начинают четко следовать правилам и инструкциям, производительность завода резко падает), а какие-то не понятно зачем использованы. В этом смысле Скотт напоминает Владимира Ильича, тоже любившего оперировать множеством примеров и аналогий.
Важно, что описывая тот или иной проект, ту или иную утопическую идею и ее теоретические основы, автор всегда дает противовес: рассказывая о проектах Ле Корбюзье, он дает слово критике Джейн Джекобс, в деталях разбирая труды Ленина, он не упускает возможность выдвинуть вперед ругавших его Розу Люксембург и Александру Коллонтай.
В книге иногда попадались сомнительные утверждения и слабые места, но автор хитроумно отводит возможную критику своих постулатов, тут же признавая недостатки и слабости своей монографии и удачно преуменьшая их значение. Критикуя высокий модернизм и утопические планы за чрезмерное упрощение, Скотт, как кажется, сам совершает этот грех и упрощает различные проблемы, чтобы свести их под единый знаменатель: все-таки партия большевиков как авангард рабочего класса и дом как машина для жилья - это разные явления. Впрочем, эта претензия нивелируется тем фактом, что автор игнорирует сложности различных исторических контекстов вполне намеренно. Он сам упоминает, что хотя, например, строительство Бразилиа и Чандигарха, советская коллективизация или одеревнивание Танзании не сделали жизнь людей лучше, эти проекты добились другой цели - политического контроля и административной унификации. То есть Скотт осознанно сужает область зрения, поскольку его интересует строго определенная тем - а именно, что любая утопия устраивается не для людей, а для государства (отсюда и название книги).
Книжка отличная, тема интересная, точка зрения автора по большей части вполне убедительная, здесь много пищи для ума и качественный глубокий и тщательный анализ, даже хотя иногда и кажется, что Скотт одновременно рассказывает о нескольких различных явлениях (это, скорее всего, из-за того, что мне не хватает кругозора и знаний).
Читать далее
31
1,8K

Все рецензии

Цитаты

readernumbertwo15 ноября 2019 г.
Чем больше проектов по закреплению оседлости я исследовал, тем больше видел в них попытку государства сделать общество более понятным, организовать население так, чтобы упростить государству исполнение его классических функций — сбора налогов, обеспечение воинской повинности и предотвращение волнений.
4
719
Kava28 февраля 2013 г.
Вторая опасность трущоб состояла в том, что, будучи шумными, опасными, пыльными, темными и снедаемыми болезнями, они предоставляют кров тем, кто является потенциальной революционной угрозой. Он понял, как когда-то Хаусманн, что толпа и трущобы были и всегда будут препятствием для эффективной полицейской работы. Связывая Париж Людовика XIV с императорским Римом, Ле Корбюзье писал: "Из беспорядочной кучи лачуг, из глубин грязных логовищ (в Риме - городе цезарей - плебс жил в запутанном хаосе уменьшенного подобия перенаселенных небоскребов) иногда является горячий всплеск восстания; заговор замышлялся в темных тайниках накопившегося хаоса, в котором был чрезвычайно труден любой вид полицейской деятельности... Св. Павла из Тарсуса было невозможно арестовать, потому что он остался жить в трущобах, и слова его проповедей, подобно лесному пожару, распространялись от одного человека к другому"
стр 192
Читать далее
4
769
Kava28 февраля 2013 г.
На послевоенном Юге Соединенных Штатов были затрачены огромные усилия, чтобы ликвидировать большое общество чернокожих, свободные члены которого, желая существовать, независимо торговали бывшими рабами, часто продавай их бывшим владельцам.
2
428